История безнадежно женатого человека

Именно так. В беседах с друзьями я себя так и называю – безнадежно женатый человек. Между прочим, я давно уже безнадежно женат. Лет семь или восемь. Или девять. Точно не помню. Собственно, я хотел вам рассказать один эпизод из своей жизни, который мне запомнился надолго. Возможно, что он послужит в назидание кому-то еще. А может и не послужит. Это уж кому как. Ладно, начну с самого начала.

В юности я вообще не хотел жениться. Потому что был вполне самодостаточным человеком. Готовить сам, правда, не умел, но мне это и не нужно было. И не потому что я жил с родителями (мать работала с утра до вечера, так что ей было не до готовки). Просто был неприхотлив. Впрочем, яичницу, пельмени или картошку с колбасой сварганить – много ума не надо. Так что этим и обходился.

Конечно, с девушками встречался и общался, в том числе и в сексуальном плане. Не без этого. Вообще в юности я погулял очень хорошо. Можно даже сказать – капитально.

Особенно помогало то, что я никогда особенно не влюблялся. То есть мне не были знакомы все эти классические идиотские признаки влюбленности. У меня не щемило сердце при взгляде на свою подружку в тот момент, когда она ест мороженое. Меня не прошибал холодный пот, когда она не звонила вечером. На вопрос: "Ты меня любишь, милый?", я всегда вежливо отвечал: "Дык…" Поэтому мне всегда было с ними легко. Кроме того, я часто позволял себе встречаться одновременно с двумя, тремя или даже четырьмя девушками, а если кто-то из них узнавал о наличии конкуренток и начинался скандал, я просто с этой теткой быстро расставался.

Кстати, расставался без особенных скандалов. У меня была хорошая, как я считаю, манера, - сохранять вполне сносные взаимоотношения со всеми своими подружками.

Однако я все-таки женился. Причем в довольно странной ситуации. Появилась у меня подружка, которую звали Анжела. Я с детства ненавидел всякие вычурные имена, типа Анжелы, Изольды, Кристины или Лауры, поэтому до сих пор не понимаю – как я вообще с ней сошелся. Впрочем, она потом призналась, что от моего имени – Алик – она тоже не была в восторге. Поэтому по имени мы друг друга по сей день не зовем.

Кстати, если я когда-нибудь пойму женскую логику, то стану самым счастливым человеком на свете. Почему? А потому что уже лет семь-восемь-девять я все не могу понять, почему жена называет меня "Бублик"! Почему? Я вполне худощавый и никогда не был толстым или круглым. У меня нормальные уши. У меня нет дырки в животе, за исключением пупка, который вовсе даже не дырка, а углубление. Так почему жена меня называет "Бублик"? Сама она не колется все эти годы. Смеется и говорит, что ей так нравится. Вот такая вот логика. Нравится ей. А я ее зову "Кастрюлька". Хотя она плохо готовит и тоже худощавая. Почему "Кастрюлька"? Ну как вам сказать. Как-то так сложилось…

Анжела, несмотря на нежное имя, девушка довольно активная и боевая, поэтому сразу взяла меня в оборот. В том смысле, что остальные подружки стали отдаляться, отдаляться, а потом вообще на какой-то период исчезли с моего горизонта. Потому что Кастрюлька занимала все свободное время. Мы даже с ней гуляли по парку, взявшись за руки, чего я от себя уж совсем не ожидал. Но мне нравилось. Она меня рвалась опекать, давала советы, даже готовила, хотя поначалу я это есть вообще не мог.

Мы оба тогда жили у родителей (разумеется, она у своих, а я у своих), а это было еще время застоя, когда если родители обнаруживали свое чадо в постели с противоположным полом (не говоря уже о случаях однополой любви), то от молодежи требовалось немалое мужество, чтобы на следующий же день не оказаться в загсе, причем в одном и том же, и в одно и то же время.

Нас в постели ловили раз двадцать. И мои родители, и ее. Ну, как вам сказать – ловили… Не совсем, чтобы уж прям так и ловили, но подозревали неладное. Точнее, очень даже ладное, потому что мы с Анжелой в тот период как с ума сошли и занимались любовью по несколько раз на дню в самых немыслимых ситуациях и положениях. У меня-то дома было еще туда-сюда, я имею в виду, что замок закрывался изнутри и совсем врасплох нас застать не могли. Но у нее дверь снаружи открывалась ключом, а запираться было нельзя, чтобы, как говорила Анжела, "не вызвать подозрения у родителей".

Помню, что я тогда очень веселился над этой фразой, потому что уж проще было запираться и вызывать подозрения у родителей, но встречать их в приличном виде, чем доводить папу до инфаркта, когда он открывал дверь квартиры, слышал весьма характерный скрип дивана в комнате Анжелы и был вынужден кашлять, звенеть ключами и несколько раз хлопать входной дверью, чтобы мы оторвались от своего занятия, поправили одежду и выскочили в коридор его поприветствовать, сделав вид, что нас оторвали от подготовки к экзаменам в институте.

С моими родителями было проще, потому что отец и мать работали с утра до вечера, так что у нас днем было времени – сколько хочешь. И можно было даже раздеться, перед тем как залезть в постель. Но и в нашей квартире родители обращали внимание на то, что моя кровать разваливается не по дням, а по часам и делали из этого соответствующие выводы.

А в один день случился и вовсе смехотворный случай. Как-то раз мы с Анжелой настолько увлеклись в постели всякими сексуальными игрушками с фруктами (у меня потом было ощущение, что "Девять с половиной недель" списали чуть ли не с нас; по крайней мере, мы первые это придумали), что заляпали клюквой простыню. Все бы ничего, но я забыл ее сразу застирать, а матушка на следующий день как на грех затеяла стирку. Разумеется, она сделала совершенно неправильные выводы и поделилась своими соображениями с отцом. Тот меня вызывал на серьезный разговор и заявил, что раз уж я лишил Анжелу девственности, то мне необходимо на ней жениться, ибо в противном случае он будет испытывать неловкость перед отцом Анжелы. Я чуть не умер со смеха, но отцу это не показал из чувства уважения.

Как оказалось, похожий разговор произошел у Анжелы с ее мамой, которая просто по-Чеховски заявила, что раз Алик ходит к ним уже почти год, то почему он не женится? Тем более, что она – мама - его частенько кормит ужинами. Так что или пусть он решается, или ему будет отказано от дома.

Мы с Анжелой встретились и обсудили ситуацию. Было ясно, что в родительских домах нам отныне встречаться не судьба, а заниматься любовью в парке было холодновато, да и народу там больно много ходило. Я спросил – любит ли она меня и хочет ли за меня замуж? Анжела честно ответила, что наверное любит, потому что ей со мной хорошо, а замуж уж точно согласна, потому что мама ее замучила – просто сил никаких нет, так что ей очень хочется пожить отдельно. И что если я не собираюсь на ней жениться, тогда нам лучше вообще разойтись, чтобы не злить родителей. Я подумал-подумал, а потом решил – черт с ним. Женюсь. Попробую - что это такое.

Самое интересное заключалось в том, что когда мы родителям официально объявили о своем намерении пожениться, и с той, и с другой стороны сразу пропал радужный настрой. Поэтому не очень было понятно, чем руководствовались родители всего несколько дней назад, когда уговаривали узаконить наши отношения. Мои родители в один голос заявляли, что Анжела, на их взгляд, недостаточно обо мне заботится и вообще - слишком боевая. Мне, как они считали, нужна жена поспокойнее и поскромнее. Родители Анжелы тоже, как оказалось, не были в восторге от моей кандидатуры. Папа Анжелы считал, что я - молодой идиот, который не способен ничего добиться в этой жизни. Кстати, я помню откуда у него сложилось такое впечатление. Как-то раз мы с Анжелой с приятностью проводили время у нее на квартире в одиночестве. Ее мама ушла на какой-то спектакль, а папа отправился, как он сказал, на научный симпозиум. Никто нам не мешал, поэтому мы посвятили вечер всяким интересным экспериментам из области секса, потому что рассчитывали, что родители появятся довольно поздно. Но внезапно в дверях заворочался ключ. Хорошо еще, что долгая сексуально-походная жизнь нас научила приводить себя в порядок быстрее, чем это делает старослужащий солдат, да и технология была отработана до мелочей: при первых же признаках ворочающегося в замке ключа Анжела немедленно включала магнитофон, который должен был заглушить подозрительные звуки из ее комнаты, а мы мгновенно приводили одежду в порядок, доставали из-под кровати учебники и когда пришедший родитель заглядывал в ее комнату, его взорам представала благочестивая картина - Анжела с Аликом готовятся к экзаменам. Впрочем, внимательный родительский взгляд мог заметить, что учебники на протяжении двух лет были одни и те же и представляли собой справочник по линейной алгебре у Анжелы (она училась на микробиолога) и учебник русского языка Розенталя у меня (я занимался прогулами в техническом вузе). Причем даже летом и во времена зимних каникул мы не догадывались заменить учебники на какую-нибудь беллетристику… Впрочем, разве в молодости обращаешь внимание на подобные тонкости?

В тот раз, о котором я рассказываю, все так и произошло. Заскрипел ключ в замке, Анжела мизинцем ноги включила магнитофон, мы в спешном порядке оделись и схватили учебники. Через несколько минут в комнату заглянул ее папа, который выглядел несколько утомленным после симпозиума и распространял довольно явственный запах алкоголя. Он безрадостным взглядом посмотрел на привычную картину - Анжела с Аликом занимаются на кровати изображением занятий на кровати вовсе не тем, чем они занимались пять минут назад, после чего позвал меня на кухню. Я уже с тоской подумал, что сейчас состоится так называемый "мужской разговор", но будущий тесть, время от времени икая, завел длинный рассказ о каком-то неимоверном физическом эксперименте, который он с друзьями-физиками затеял у себя в институте, причем сопровождал это интересное повествование всякими формулами и графиками, вычерчиваемыми вилкой на клеенке. Надеюсь, не надо долго объяснять, что в данный момент меня все эти эксперименты волновали точно так же, как предстоящий экзамен студента-третьекурсника во время дискотеки. Кроме того, я в полумраке ухитрился случайно надеть трусики Анжелы, которые, как вы понимаете, доставляли определенные неудобства: строение организма разное, ничего не поделаешь.

Так что я мужественно выдержал где-то шесть с половиной минут, затем поблагодарил родителя Анжелы за интересный рассказ, прервав его на полуслове, после чего заявил, что мне пора возвращаться к Анжеле, потому что мы наметили на сегодня закончить одну главу из учебника. Родитель поглядел на меня очень мрачно, но сказал, что раз мы решили сегодня кончить главу, значит так тому и быть, и я был отпущен на все четыре, ведущие в комнату Анжелы, стороны. Анжела мне потом рассказала, что после того как я ушел, отец тоже вызвал ее на кухню и долго жаловался, что ее Алик - непроходимый тупица, которого вовсе не интересуют новейшие достижения науки и техники.

У мамы Анжелы я тоже восторгов в качестве будущего зятя не вызывал, но совсем по другим причинам. Когда Анжела ей заявила, что мы решили пожениться, мама завела с ней долгий и осторожный разговор о том, что, дескать, Алик ей не пара. На вопрос - это по какой причине, потому что наши семьи, вроде как, в социальном плане стояли на одной ступени, мама по секрету ей рассказала страшную тайну: оказывается, в Анжеле течет кровь то ли германских баронов, то ли бельгийских князей. Мама сказала, что была намерена хранить эту тайну до самой могилы, но раз Анжела в качестве своего суженного выбрала человека без роду, без племени, да еще имеющего бабушку с очень подозрительным пятым пунктом, она решила ее предостеречь.

Кстати, Анжела весьма благородно отреагировала на заявление мамаши. Она не стала открещиваться от своего аристократического происхождения, но резонно заявила, что пока мама не найдет ей соответствующего принца, сойдет и Алик. А вот когда на горизонте появится принц или, на худой конец, барон, тогда можно будет и подумать. Тем более, что процедура развода в нашей стране довольно проста. Мама не нашла чем парировать такое заявление, поэтому моя кандидатура была со скрипом утверждена, но с условием, чтобы мы жили после свадьбы не в их доме.

В таких боевых условиях мы стали готовиться к свадьбе. Собственно, ничего особенного мы не предпринимали, просто стали намного реже видеться, ибо зачем теперь, так как после свадьбы еще насмотримся друг на друга. Да и родителей перестали доставать своими бесконечными интимными контактами по той же причине, хотя предки на все это смотрели уже намного благосклонней, так как мы считались вроде как помолвленными. Так продолжалось несколько месяцев, но как-то раз родители Анжелы у меня поинтересовались - собираемся ли мы подавать заявление? Ведь от подачи заявления до непосредственно свадьбы проходят три месяца. Вот те раз! Мы же о подаче заявления как-то и не подумали. Пришлось отправляться заявлять о своем намерении вступить, в том числе и в брак. Сходили. Подали. Пришли домой, позвонили родителям и оповестили. Родители и с той, и с другой стороны сухо нас поздравили, а потом родители Анжелы кисло поинтересовались, не собираюсь ли я официально представить им своих родителей. Елки-палки! Я об этом даже и не подумал. Они мельком виделись раза два совершенно случайно, но официально и в семейной обстановке представлены не были. Ну, делать нечего. Назначил торжественную встречу в ближайшую пятницу.

Встреча прошла, как говорится, в теплой и дружественной обстановке. Но это просто так говорится. Потому что на самом деле родительские семьи друг другу решительно не понравились. То ли сказалось негативное их отношение к будущим зятю-невестке, то ли просто не сложилось… Мама Анжелы все время молчала и внимательно пыталась отыскать в чертах моих родителей признаки аристократизма (так, как она их себе представляла), но похоже, что вместо этого она отыскала только сплошное простонародье, так что теща совсем загрустила и сидела в углу, надувшись. Будущий тесть с моим отцом выпили бутылочку коньяка и даже затеяли какой-то околонаучный разговор, но отец ничего не мог понять в рассказах родителя Анжелы, а будущий тесть совершенно не интересовался ничем, кроме своих физических приборов. Так что не совпали у них научные интересы. Решительным образом не совпали.

Нам же с Анжелой быстро наскучило смотреть на это кисло-сладкое мероприятие, поэтому мы быстренько оделись и отправились погулять, надеясь, что родители может быть откупорят вторую бутылочку коньяка и общение пойдет хоть чуть-чуть интереснее. Кроме того, они должны были обсудить кое-какие материальные вопросы предстоящего события, но все никак не могли до них добраться, занятые своими физическими приборами и выискиванием черт аристократического вырождения.

Мы погуляли по улице часа два, но когда вернулись, застали удручающую картину: мама Анжелы совсем расстроилась и сидела в углу, читая роман из великосветской жизни, моя матушка смотрела телевизор, отец с родителем Анжелы действительно открыли вторую бутылку коньяка, но обсуждали не материальные проблемы, а рассказывали друг другу анекдоты. Мы им вежливо намекнули, что пора уже перейти, как говорится, к дательной части сегодняшнего заседания, но тут моя матушка поднялась с кресла, сухо поблагодарила всех за чудесный вечер, и нашей семье пришлось откланяться. На прощанье отец попытался было сказать вежливую фразу: "Ну а вы к нам когда заглянете?", после чего тесть сильно загрустил, а теща выдавила змеиную улыбку и пообещала обязательно заглянуть или на недельке, или через годик-другой. Так что материальные вопросы пришлось решать с помощью курьерской почты, которую изображали мы с Анжелой.

Как только все было решено со свадьбой, родители от нас сразу отстали. Мама Анжелы перестала вспоминать о том, что я вовсе не аристократических, а даже весьма подозрительных кровей, мои родители тоже смирились с тем, что эта весьма активная и безапелляционная девочка - Анжела - станет моей женой. Собственно, мы с Анжелой тоже успокоились и даже как-то резко перестали видеться. Да и зачем, думали мы, когда впереди - вся жизнь.

Свадьба была назначена на август. Мы сдали экзамены в своих институтах, Анжела стала работать на практике в какой-то лаборатории, а я должен был отправляться в стройотряд на пару месяцев. Мои родители, как обычно, отправились почти на все лето на дачу и сказали, что приедут дня за два до свадьбы, чтобы успеть подготовить стол.

Между тем, в обычный стройотряд я не попал. Врачиха в поликлинике забыла что-то там оформить в медицинской карте, и меня в строяк благополучно не взяли. Вот это был облом! Я-то надеялся перед свадьбой оттянуться в строяке, а получилось так, что остался в Москве вместе с компанией всяких странных личностей, которые любыми путями "косили" от работы в стройотряде. Ну знаете - всякие ребятишки, которым уже лет двадцать, а их мама все в стройотряд не пускает, потому что там "ребята ругаются матом и девочки ведут себя вызывающе". А я так хотел ругаться матом! Я так надеялся, что девочки будут вести себя вызывающе… Честно говоря, об Анжеле на тот момент я почти забыл.

Короче говоря, остался в Москве и был брошен в отдел "Главного Электрика" института, где успешно проработал две недели на ниве замены ламп дневного света во всех корпусах института. Собственно, реально работал я дня три, а затем подружился с начальником, после чего работа происходила так: я приходил на работу ровно к девяти нуль-нуль, рассказывал начальнику свежий анекдот, угощал его сигаретой и отправлялся по своим делам. Ровно в шесть вечера начальник отмечал мой уход, так что считалось, что я честно отпахал целый день.

Чем же я занимался все это время? Прощался с холостой жизнью. С Анжелой за все два месяца перед свадьбой я виделся буквально один раз. И то - по какому-то странному поводу. По-моему, мне надо было ей отдать какие-то документы. Встретились у метро, она мне показалась какой-то чужой и незнакомой. Она тоже не была в восторге от того, что я отпустил усы. Сказала, что я сразу стал похож на дешевого соблазнителя. Я криво усмехнулся, понимая в душе, что безусловно похож на дорогого соблазнителя, отдал ей документы, поцеловал в щечку и распрощался. Как оказалось, до свадьбы.

Это были самые веселые два месяца в моей студенческой жизни. Я отзванивал всем своим старым боевым подругам, они, в порядке строгой очередности, приезжали ко мне и жили денек-другой. При этом, разумеется, готовили, убирали, стирали и гладили. Тех, кто готовить отказывался, я быстро выставлял за дверь. Так что не жизнь была, а полная малина. Если бы не бурное сексуальное общение, я бы потолстел килограмм на десять от всех этих разносолов.

А тут еще и на работе случились некоторые изменения. Через пару недель после счастливой жизни в отделе "Главного Электрика" меня вызвали в кабинет проректора. Там уже сидела команда убогих, которые от стройотряда благополучно "откосили". Я сразу же заявил, что не имею с этими ребятами ничего общего, а в строяк не попал из-за этой чертовой врачихи из студенческой поликлиники. Проректор посмотрел на меня с интересом и сказал: "Ну и отлично. Станешь теперь командиром стройотряда на овощной базе. Забирай эту команду инвалидов - и вперед". Вот те на! Закончилась моя лафа в качестве электрика. Да еще и командиром поставили. А командиром - это значит за всех отдуваться. Да и еще отряд подобрался - сплошные коты Базилио. Мне, что ли, за всех теперь работать?

Но оказалось, что ничего страшного не произошло. На овощной базе я быстро наладил хорошие взаимоотношения с местным начальником, и мою инвалидскую команду поставили ремонтировать контейнеры для овощей. Работа не пыльная, план небольшой, парни с этим делом справлялись, а я целый день напролет играл с начальником в шахматы, чтобы он закрывал наряды так, как полагается. Кроме того, благодаря хорошим взаимоотношениям мне удавалось минимум раз в день ставить свою команду на разгрузку фруктов. То есть это так называлось - разгрузка. Потому что своих орлов я подводил к вагону тогда, когда оставалось разгрузить всего ничего, они работали буквально минут десять, а затем получали половину ящика или ящик того, что разгружали. Так что можно было еще и домой уносить пару кило всяких хороших фруктов.

Негодяйство, конечно, но с овощной базы таскали все. Зарплаты у народа были крохотные, поэтому точно предполагалось, что люди будут воровать. А может быть наоборот - люди воровали, а поэтому им и зарплаты толком не платили. В общем, я не знаю. Это сложный философский вопрос, в который я глубоко не вникал. Да и уносил-то лично я с собой всего ничего - гроздочку бананов, десяток яблок.

Конечно, на проходной стоял суровый кордон чуть ли не с танками и пулеметами. Так что через проходную даже косточку от сливы пронести было нельзя. Проверяли все карманы и сумки. Поэтому через проходную никто ничего не носил. Наворованное вытаскивали через дырку в заборе, оставляли на хранение ловкой бабульке, которая жила неподалеку и прирабатывала тем, что вечером сторожила сумки с продуктами, возвращались обратно, выходили через проходную (там надо было обязательно отметиться), после чего забирали у бабки продукты, заплатив ей частью овощей или фруктов. Вот такая была социалистическая система расхищения народной собственности.

Я поначалу немного грустил о халявной работе в отделе электрика, потому что на базе приходилось находиться по 6-8 часов в день, но зато дома теперь всегда были свежие фрукты и овощи, так что девочкам было из чего готовить, и им не так много приходилось приносить с собой. Я же не альфонс какой-нибудь. Продукты - мои, готовят - они. Четкое разделение обязанностей.

С Анжелой я и по телефону практически не разговаривал. Она, по-моему, даже и не знала, что я работаю командиром стройотряда на овощной базе. Впрочем, она тоже не стремилась мне звонить, потому что несколько раз пробовала и всякий раз нарывалась на разные женские голоса. Я, конечно, честно признался, что пока родителей дома нет, ко мне в диких количествах приезжают всякие родственники, но она вряд ли этому поверила. Зато скандал устраивать не стала, так что все были довольны.

Между тем, день свадьбы все приближался и приближался. И оставалось до него всего-то дней пять.

Впрочем, меня эта свадьба мало заботила. Если честно, то у меня все время было такое ощущение, что это не я женюсь, а кто-то еще. Да и Анжелу я не видел уже почти месяц, поэтому когда в голову приходила мысль о свадьбе, я даже удивлялся: неужели мы поженимся? По-моему, лучше всего было просто забыть об этом мероприятии, и дело с концом. Впрочем, Анжела так не думала, потому что внезапно раздался звонок, и она поинтересовалась, что именно я собираюсь надеть на свадьбу. Я честно ответил, что совершенно точно планирую надеть трусы и носки, но Анжела заявила, что я могу оставить эти дурацкие шуточки при себе, и что на свадьбе я должен быть в лучшем виде, иначе, мол, свадьба не состоится. Я воспрял духом и сказал, что в качестве костюма для торжественного мероприятия запланированы джинсы с любовно вырезанными дырками на коленках и майка с огромной надписью "Переспим, крошка?". Анжела, услышав об этом, сказала, что она, вероятно, напрасно оставила меня в покое на месяц, после чего бросила трубку. Я было подумал, что она решила не выходить за меня замуж, поэтому минут десять танцевал перед зеркалом, раздумывая о том, как хорошо я сейчас заживу: молодой, красивый, боевой и совершенно свободный, однако еще минут через десять раздался звонок в дверь. Я открыл. На пороге стояла Анжела в самом мрачном расположении духа.

В пять минут я был построен в шеренгу по трое, рассчитан на первый второй, а затем без всякого перерыва получил десяток пистонов во все места. Мне досталось: за бардак в квартире, за то, что на зеркале помадой было написано "Алик пупсик" (я давно пытался отучить Ольгу от этой дурацкой привычки, но так как мы с ней виделись где-то раз в полгода, воспитательный процесс шел довольно медленно), за полностью засохшие цветы на подоконнике, за толстый слой пыли на телевизоре, за почти выпитый ящик водки, который, в принципе, планировался на свадьбу, за наглый тон, которым я, по ее мнению, разговаривал по телефону, ну и заодно - за притеснение арабов в Палестине, поскольку у моей бабушки пятый пункт, как вы помните, был не совсем в порядке.

После этого меня быстро бросили сначала на диван, а затем на исполнение супружеских обязанностей, которые так же быстро были прерваны в самую романтическую минуту, так как мои усы, видите ли, щекочут и колются. Робкие дикие вопли о том, что усы сбривать я не собираюсь ни под каким видом, были пресечены железной рукой, после чего мне пришлось сбрить усы, глотая пену для бритья и слезы сожаления.

По окончании бритья мне было позволено (хотя об отказе, разумеется, не могло быть и речи) продолжить и завершить свои супружеские обязанности, после чего я получил пистон за то, что сделал это очень вдумчиво и обстоятельно, а значит, времени за этот месяц не терял. Впрочем, пистон был вставлен как-то мимолетно и больше для проформы, потому что Анжелу на самом деле не сильно волновало, чем я все это время занимался.

Не успел я выкурить традиционную в таких случаях сигаретку, как Анжела быстро залезла в платяной шкаф и выбрала мне костюм на свадьбу. Впрочем, термин "выбрала" я употребил только для красоты, потому что мой единственный костюм большого количества альтернатив не предоставлял.

На прощанье Анжела меня клюнула в щеку (у нее была странная манера целовать так, что потом на скуле оставался небольшой фингал) и сказала, чтобы я в оставшиеся дни до свадьбы вел себя хорошо, потому что хотя свадьба состоится при любой погоде, но если я буду себя вести плохо, то она мне быстро отвыкнет. А если я буду себя вести хорошо, то она обещает... тут Анжела задумалась, потому что сходу не могла решить, что бы ей такого мне пообещать. Короче, сказала Анжела, в моих же интересах - вести себя хорошо. Я пообещал, что в оставшиеся дни до свадьбы буду вести себя очень даже прилично, а она за это время должна придумать, каким образом я за это буду облагодетельствован. На том и договорились.

На следующий день приехали мои родители, которые были очень недовольны, узнав, что я до сих пор не подыскал для нас квартиру. А я, если честно, и забыл о том, что мне надо снять некую халупу, чтобы после свадьбы с молодой женой начать жить самостоятельно. Предки Анжелы в данном случае проявили полное единодушие с моими родителями (ни те, ни другие не представляли нас с Анжелой в одной квартире с ними), и нас со всех сторон начали шпынять, чтобы мы срочно занялись этим вопросом. Впрочем, Анжела сразу заявила, что это не ее проблемы, и квартиру должен снять Алик, потому что он - мужчина, или, по крайней мере, пытается казаться таковым. Однако когда я развесил объявления, написанные собственной рукой, выяснилось, что Анжеле придется все-таки принять участие в решении этой проблемы хотя бы в плане написания объявлений, потому что мой почерк для народа оказался совершенно неудобочитаемым, и люди звонили с любыми предложениями, кроме сдачи квартиры (один мужик, например, очень долго и настойчиво интересовался, за сколько я продаю указанный в объявлении мотоцикл). К счастью, у Анжелы был вполне разборчивый почерк, поэтому народ стал звонить уже по делу.

Пару дней мы только и делали, что ездили смотреть квартиры. Во время этого процесса характер моей будущей супруги вырисовывался все четче и четче. Я еще тогда подумал, насколько все же отличается простое общение без всяких обязательств от совместного ведения хозяйства. Ибо, как выяснилось, мне только казалось, что я хорошо знаю Анжелу. На самом деле я совершенно не знал, и только сейчас она начала раскрываться во всем блеске.

Первые две квартиры Анжела забраковала по причине того, что до них было далеко добираться от метро, хотя квартиры были классные и просили за них недорого. Еще три постигла та же участь только потому, что Анжеле там не понравились обои. Следующая квартира была хороша со всех сторон, но ее снять не удалось, потому что Анжела мгновенно насмерть рассорилась с хозяйкой (у нее была удивительная манера очень быстро восстанавливать против себя людей).

На следующий день нам попалась очень уютная квартирка тоже рядом с метро, но она была так называемой "уменьшенной планировки" - то есть с кухней-нишей, и Анжела решительно заявила, что если мы ее снимем, то я могу не надеяться на завтраки обеды и ужины, так как она в таких условиях готовить не собирается. Мой родитель, ездивший смотреть эту квартиру вместе с нами, услышав это, нервно икнул, отвел меня в сторону и сказал, что еще не поздно отказаться от женитьбы, и если я решу это сделать прямо сейчас, он меня полностью поддержит, несмотря на все последующие сложности. Но я в ответ на это махнул рукой и оптимистично заявил, что, мол, стерпится-слюбится.

Короче говоря, квартиру перед свадьбой мы так и не сняли. А я понял, что мне надо будет заняться этим одному, а Анжелу поставить перед фактом, потому что иначе мы себе жилье не найдем никогда.

Свадьба, как и ожидалось, прошла в тихой и малодружественной обстановке. Оно и понятно, ведь ни ее, ни мои родители не были довольны фактом нашей женитьбы. Тогда я еще не понимал, что и с той и с другой стороны предложение жениться нам поступило как бы со знаком минус, то есть на самом деле родители имели в виду следующее: "Не пора ли вам, друзья, потихонечку заканчивать эти междусобойчики, а то мы ведь можем потребовать, чтобы вы поженились, а это вам совсем уж ни к чему, не так ли?" Но мы это все приняли за чистую монету, а родителям отступать было некуда: не могли же они сказать, что предложение пожениться на самом деле означало нечто прямо противоположное.

Поэтому свадьба была больше похожа на похороны. Мои родители были уверены, что "эта стерва загрызет нашего мальчика", теща была крайне недовольна, что ее дочурка вышла вовсе даже не за принца, а за человека неопределенных кровей, к тому же - с весьма подозрительным пятым пунктом, тесть же считал, что человек, совершенно равнодушный к физике (это обо мне), хорошим мужем его дочери быть не может.

Так что все делали хорошие мины при плохой игре. Теща сказала, что ей впервые в жизни понравилась моя прическа, тесть пожал руку и пообещал после свадьбы позаниматься со мной наукой, мои родители сделали Анжеле пару комплиментов по поводу ее платья и наказали "во всем слушаться мужа", от чего Анжелу заметно перекосило.

Учитывая сложную политическую обстановку, я на свадьбу даже не стал приглашать никого из своих боевых друзей. Потому что не хотел падать в их глазах и служить потом мишенью для идиотских шуточек. Поэтому основной костяк данного торжественного мероприятия составляли "подружки невесты", которых я всегда не выносил, причем в тот момент еще не мог себе объяснить - почему. Только значительно позже я понял, что не любил этих подружек, потому что они были очень похожи на Анжелу: поведением, манерой разговора и менталитетом. А мне и одной Анжелы-то было слишком много, так что с подружками мы общий язык так и не нашли.

Знаете, на свадьбах обычно бывают всякие забавные недоразумения: то жених кольцо потеряет, то машина вовремя не придет, то главный свидетель напьется со сверхзвуковой скоростью... При этом все так мило нервничают, суетятся, бегают, кричат... У нас ничего этого не было. Свое кольцо невеста держала при себе, машина подъехала вовремя, а в свидетели был выбран убежденный абстинент, так что все прошло очень гладко и ровно, как на похоронах.

Даже тетка в загсе, вероятно, чего-то почувствовала, потому что от довольно радушной улыбки быстро перешла к кривой ухмылке и текст поздравления зачитывала так, как будто объявляла приговор на пожизненное заключение. На словах "А теперь, молодые, поздравьте друг друга", Анжела сунула мне руку и так крепко ее пожала, что я тихонечко взвизгнул, хотя не был таким уж неженкой. Она, вероятно, поступила так просто от волнения, но я еще тогда подумал, что все это очень символично.

Свадебное застолье по уровню кислоты в физиономиях могло поспорить с цехом какого-нибудь химического завода. Представьте себе ситуацию... За столом сидят жених с невестой - по-голливудски красивая молодая пара (я уже говорил, что Анжела была очень колоритной девушкой, да и я вовсе не был последним парнем на деревне), но при этом практически все окружающие прекрасно понимают, что трудно подобрать настолько неподходящих друг другу людей. И почти все прекрасно знают отношение родителей с той и с другой стороны к этому браку. Но идет свадебное застолье! Надо делать вид, что все тип-топ, надо вставать и произносить тосты. Поэтому тесть произнес тост за молодых и за успехи в физике, теща ограничилась сухим пожеланием счастья и здоровья, причем по ее виду было понятно, что счастья и здоровья она желает не нам, а вовсе даже себе, и только моя тетушка, которая приехала из другого города и всех этих тонкостей не понимала, произнесла прочувствованный тост за молодых и даже заставила нас подняться и поцеловаться, чем вызвала вялое оживление у всех присутствующих.

Впрочем, я заранее понимал, что свадьба вряд ли будет сильно веселой, поэтому сделал так, что в тот же вечер мы должны были уезжать на пару недель в свадебное путешествие в Юрмалу. Это сейчас в свадебное путешествие, в зависимости от доходов, уезжают или в Монино, или в Париж, а тогда Юрмала по рангу была не ниже Парижа, причем съездить туда имели возможность почти все.

Так что часов в восемь вечера кислую свадьбу быстро свернули, нас на электричке довезли до Рижского вокзала, посадили на поезд, пожелали счастливого пути, после чего гости со вздохом облегчения распрощались друг с другом. Мне родители пожелали держаться до конца и не сдавать ни единой позиции под натиском неприятеля, а Анжеле ее предки посоветовали "держать в кулаке этого зануду" и как следует повеселиться.

Спальный вагон по тем временам был слишком дорог, поэтому мы ехали в обычном четырехместном купе. Соседями по купе оказались: восторженная бабулька, которая все охала и ахала от счастья, узнав, что мы только что поженились, и молодой парень, который все никак не мог понять, как это мы решились первую брачную ночь провести в четырехместном купе.

Анжела быстро сдружилась с восторженной бабулькой и стала, по своему обыкновению, ее чему-то учить, а я скорешился с парнем, и мы пошли сначала покурить в тамбур, а затем и выпить в вагон-ресторан, чтобы отметить мою женитьбу. Правда, перед рестораном я честно пригласил с собой Анжелу, но она сказала, что ее и свадьба-то сильно утомила, поэтому она лучше ляжет спать. Андрюша (парня звали именно так) снова занервничал и предложил утянуть бабульку с собой в ресторан, чтобы я имел возможность провести хотя бы пару часов первой брачной ночи - как он выразился - по-людски, но я его успокоил, заявив, что фактически первая брачная ночь, точнее, день, у нас состоялась пару лет назад, а формальности мы соблюдать не будем, потому что вовсе не формалисты. После этого Анжелу оставили спать с веселой бабулькой (фраза получилось двусмысленная, но исправлять ее мне лениво), а мы с Андрюшей отправились кутить в ресторан.

Надо сказать, классно посидели! Андрюша, правда, довольно быстро назюзюкался до зеленых микки маусов, но сознания не терял, а только все время пытался привлечь к нам внимание окружающих. Я же понемногу выпивал еще с трех часов дня, поэтому держался вполне в форме. Поначалу, правда, присутствующие были несколько шокированы заявлением Андрюши о том, что у меня сейчас - первая брачная ночь, но когда выяснилось, что первая брачная ночь у меня вовсе не с Андрюшей, а с молодой женой, которая утомилась и спит в купе, вот тут-то основное веселье и пошло. Мне, как жениху, пришлось пить со всеми присутствующими, так что я все-таки набрался. Помню только, что мы под утро пили рижский бальзам в служебном купе очень симпатичной проводницы, и что я клятвенно пообещал завтра же развестись и жениться на ней...

К сожалению, до Юрмалы от Москвы ехать довольно недолго. То есть прибыли мы туда вовсе не через день, как я наивно надеялся, ложась спать, а на следующее же утро. Меня разбудили довольно жесткими методами - путем поливания холодной водой, кое-как подняли и заставили побриться. К счастью, у меня с собой была электробритва, хотя я и ею после этой гулянки чуть не ухитрился перерезать себе горло.

Юрмала встретила нас классической рижской августовской погодой: яркое солнце, кристально чистое голубое небо, легкий ветерок, навевающий прохладу, живительный воздух и сосны, сосны, качающиеся сосны кругом, каждая из которых, казалось, вот-вот упадет мне прямо на разламывающуюся от боли голову. Впрочем, в тот момент, страдая от последствий первой брачной ночи, я желал только одного: чтобы меня сначала пришибла какая-нибудь сосна, а затем мое тело тихо похоронили где-нибудь на морском бережку...

Однако Анжела, по своему обыкновению, не дала мне долго грустить и мечтать о вечном покое. Она была недовольна тем, что я наслаждаюсь прекрасным видом, а ветерок ласково дует мне в лицо. Ей не нравился физический термин "тело, находящееся в состоянии покоя" применительно ко мне. Смотреть на сосны и наслаждаться легким бризом ей хотелось самой. Правда, без грусти и мечтаний о вечном покое, потому что она прекрасно выспалась и была в довольно бодром расположении духа. Мне же в данный момент времени отводилась вполне утилитарная роль - поймать такси. Причем такси я должен был ловить со всеми нашими вещами на горбу, которые Анжела навьючила на меня железной рукой. На законный вопрос, нельзя ли такси ловить без вещей, новобрачная ответила, что вещи, во-первых, могут украсть, во-вторых, я их тут же сгружу в такси, когда его поймаю, а в-третьих... в третьих, я что-то слишком много болтаю.

Мне не очень понравилось замечание на тему моей болтливости в самом начале медового месяца, однако спорить я не мог по причине крайней ослабленности организма, да и к тому же сосны подозрительно раскачивались, вызывая приступы морской болезни, так что я не стал спорить, а медленно побрел в сторону стоянки, еле передвигая ноги под тяжестью чемоданов Анжелы. Впрочем, через несколько шагов встретился носильщик с тележкой, который за весьма умеренную плату избавил меня от необходимости служить вьючной лошадью.

Рижские носильщики - это совсем не то же самое, что носильщики с Рижского вокзала в Москве. В Прибалтике носильщики, судя по всему, очень мало пьют, хорошо одеваются и разговаривают без единого слова мата. Впрочем, один из них при мне как-то выругался, когда тяжело груженая тележка наехала ему на ногу, но он сделал это так изящно и с таким милым акцентом, что подобные выражения я готов был слушать часами. Фразу "Еп-с вашу муттер" я не забуду никогда.

Этот носильщик был настолько любезен, что сам взял мне машину, погрузил в нее вещи и, пока я ожидал прибытия Анжелы, даже завел вежливый и типично рижский разговор, который звучал следующим образом:

- Отпуск? - спросил носильщик.

- Свадебное путешествие.

- Давно? - поинтересовался он. Я почти сразу понял, что задается вопрос, насколько давно мы поженились.

- Вчера.

- Прямо в поезде?

- Дома. В поезде была брачная ночь.

- Успешно?

- Более-менее. Голова только болит.

Носильщик посмотрел на меня с большим уважением и больше ничего спрашивать не стал. Зато подошедшая Анжела задала массу вопросов на тему того, какого черта я разбазариваю народные деньги на услуги всяких носильщиков, когда мог и сам дотащить весь наш скарб. Ничего, не переломился бы, заявила Анжела, и лицо ее в этот момент показалось мне на редкость некрасивым.

Ссоры из-за денег - это было что-то новенькое. Насколько я помню, до свадьбы из-за денежных вопросов мы никогда не препирались. Впрочем, оно и понятно. Деньги у нас были разные, и Анжелу мало волновало, сколько средств я расходую, особенно когда они тратились на нее. Но сейчас, когда мы поженились, Анжела единолично решила, что теперь любые траты должны делаться только с ее санкции - и никак иначе. Умом я понимал опасность подобного подхода к совместному ведению хозяйства, однако в тот момент спорить мне не хотелось, и я решил отложить этот разговор до более удобного случая.

Такси привезло нас в небольшой юрмальский кемпинг в местечке под названием Каугари. Там для нас был забронирован на десять дней домик, которому суждено было стать свидетелем медового месяца новой ячейки общества. До домика я, нагруженный нашими вещами, еле дополз. Машинам за ворота кемпинга въезжать запрещалось, а мои робкие попытки дать лишний рубль таксисту, чтобы он помог мне донести вещи, Анжелой были очень грубо пресечены в зародыше.

Кемпинг представлял собой довольно типичное для советских времен заведение: деревянные домики, где из всех удобств предусмотрены только кровати и тумбочки, два общественных туалета солдатского типа, столовая и один душ с десятью кабинками. Впрочем, по тем временам большего и желать-то было нельзя. Тогда это считалось настоящей роскошью, а отдых в Прибалтике с полным на то основанием приравнивался к отдыху в Ницце.

Когда мы распаковали вещи, я попытался было должным образом отметить начало нашего медового месяца и компенсировать проведенную не там и не так первую брачную ночь. Анжела с надменным видом уступила моим домоганиям, однако в самый пикантный момент поинтересовалась, какого черта я потратил лишние деньги на носильщика...

Странно. Раньше за ней такого не замечалось. Нет, она, конечно, могла задать какой-нибудь дурацкий вопрос в совершенно неожиданный момент, но не тогда, когда мы занимались любовью. Во время интимных отношений она всегда интересовалась только интимными отношениями, не задавая ненужных вопросов. Видать, после свадьбы что-то резко поменялось...

В тот момент, если честно, я сначала не обратил на ее вопрос никакого внимания, думая, что это просто один из элементов любовной игры, однако Анжела, не получив ответа, весьма раздраженно повторила свой вопрос. Я остановился. Анжела поинтересовалась, почему я на нее так странно смотрю. Я спросил, понимает ли она, что мы в данный момент - если она этого еще не заметила - занимаемся любовью. Что у нас, можно сказать, первая брачная ночь. И что мы - если она вдруг по каким-то причинам этого еще не почувствовала - находимся почти на пике экстаза.

Анжела на это холодно ответила, что ей вообще сейчас не хочется заниматься подобными глупостями, никакого экстаза она не чувствует, а если мне нужен этот экстаз, то лично я его могу получать любыми доступными мне способами, но только такими, которые не будут доставлять ей какие-либо неудобства.

Что интересно, экстаз вдруг резко куда-то отступил. Анжела смотрела на меня с каким-то хищным выражением на лице, и я вдруг понял, что у нас не будет медового месяца. По крайней мере такого, какого хочется мне. Потому что весь мед давным-давно был съеден. Причем задолго до свадьбы. Но часть его осталась в ульях, и мне его теперь уже никогда не достать. И если медовый месяц начинается с подобных взаимоотношений, то чего ждать от дальнейшей семейной жизни. Я попытался было объяснить это Анжеле, однако она заявила, что мои страхи преувеличены, и если я стану ее слушаться, то все будет хорошо.

Тогда я спросил, что мне делать дальше. Анжела поинтересовалась, собираюсь ли я заканчивать свои любовные упражнения. Я поблагодарил ее за такую заботу, но заверил, что преспокойно могу обойтись и без финального аккорда. Тем более, что до него сейчас - как до Луны. В ответ Анжела спокойно сказала, чтобы я слезал с нее и с кровати, надевал плавки, собирал сумку и готовился отправляться на пляж...

На пляже было хорошо. Солнце, ветер, ослепительно белый юрмальский песок и все те же раскачивающиеся сосны. Свежий ветерок и безжалостно прерванный акт так называемой любви произвели свое благотворное действие: головная боль прошла, и физически я себя чувствовал как нельзя лучше. Моральное состояние, впрочем, было далеко от идеального, но тут защитной стеной срабатывала молодость, нашептывая, что все еще будет хорошо и, быть может, даже удовлетворительно.

Примерно через полчаса я с удивлением почувствовал, что мне очень скучно. Ну просто очень-очень скучно. Странно... Раньше такого не было. За предыдущие пару лет мы с Анжелой часто куда-то ходили вместе, в том числе и на пляж, и мне там не приходилось скучать. Но сейчас Анжела залегла на полотенце с книгой в руке и с презрительным выражением на лице, всем своим видом показывала крайнее нежелание вступать в какие-либо разговоры, поэтому мне пришлось молча лежать рядом, думая, чем бы таким заняться, чтобы разогнать скуку первого дня медового месяца.

На предложение пойти искупаться Анжела ответила: "Купайся". Хмм... Тоже какая-то новая модель поведения. До свадьбы любые подобные действия мы совершали совместно. Если купаться - то идем вместе купаться. Если не купаться - то никто не купается. А сейчас... Хочешь - купайся один. Не хочешь - не купайся один. Короче говоря, делай, что хочешь, так сказать - любимый, но не парь мне мозги.

Я пошел купаться. Однако Балтика - это вам не Сочи. Море очень мелкое, и окунуться с головой можно только достаточно далеко от берега. Поэтому я сначала долго брел по мелководью в сторону хоть какой-то глубины, затем там, в глубине, долго пытался решить, стоит ли купаться в такой холодной воде, пару раз окунулся, после чего грустно отправился в обратном направлении.

Вернувшись на место, я получил хороший пистон за то, что, дескать, "слишком долго плавал", а она, видите ли, волновалась. Честное слово, эту логику я понять не мог ни под каким видом. Анжеле и раньше было на меня плевать с высокой башни, и я прекрасно помню, как за время нашего общения несколько раз попадал в достаточно опасные для здоровья и даже жизни ситуации, а она после этого даже и не считала нужным поинтересоваться, чем и как все это закончилось. Причем когда я обижался на подобное невнимание, Анжела достаточно логично замечала, что раз я появился перед ней живой и здоровый, значит все позади, и я остался живой и здоровый, так что незачем интересоваться такими пустяками. И вот сейчас она, видите ли, вдруг стала трепетно волноваться за мою жизнь, когда я ушел на пятнадцать минут искупаться на таком мелководье, где даже в состоянии полного Алкоголя надо очень сильно постараться, чтобы утонуть...

Впрочем, можно и не быть Спинозой, чтобы догадаться: она вовсе не волнуется. Ей как было на меня наплевать, так и сейчас наплевать. Но ей не нравится, что муж на несколько минут вышел из поля зрения. Я должен быть рядом, как собачка. Точнее, собачкой является как раз она, а я - чистое сено. Пошедшее погулять в поисках другой собачки. А собачку этот факт возмущает...

День закончился как-то невнятно. Я предложил было съездить в какой-нибудь кабачок, чтобы выпить по случаю начала медового месяца, но Анжела сказала, что я и так вполне достаточно выпил во время так называемой первой брачной ночи, так что сегодня мы никуда не поедем, а обойдемся кафешкой в кемпинге. Я высказал некоторые сомнения в том, что местная кафешка подходит для торжественного ужина в первый день медового месяца, однако Анжела заявила, что веселье должно заключаться в нас самих, а не в окружающем антураже...

Не знаю, почему это заведение назвали кафе. На мой взгляд, это была обычная столовая самообслуживания. Правда, в Прибалтике даже столовые были очень чистенькие, опрятные и готовили там просто отлично, но все-таки это была простая столовая, и она не очень подходила для романтического ужина при свечах, который я хотел устроить. Поэтому вместо свечей у нас на столе стояла вазочка с пластмассовыми ромашками, а романтику создавали локти соседей, так как по вечерам в столовой было тесновато...

Я уж молчу о том, что вторая брачная ночь была еще хуже предыдущей. Все мои робкие сексуальные притязания как волны о пирс разбились о ледяные слова Анжелы: "Как! Опять? Ты же сегодня днем уже это... того самого!" И такое возмущение сквозило в ее словах, как будто я потребовал перестирать носки всему кемпингу или станцевать голой на столе у начальника этого комплекса культурного отдыха. Честное слово, это у меня уже стали возникать жуткие комплексы по поводу нашего культурного отдыха. Что случилось с этой девушкой? Это с Анжелой-то, которая со мной занималась любовью в лесопарке, в подъезде, в машине и даже в ее комнате с открытой дверью, когда прямо за стеной родители смотрели телевизор и могли в любой момент войти!.. Почему она вдруг настолько резко потеряла интерес к этой теме, а на любое упоминание о сексе реагирует так, как будто увидела змею? Неужели простой штамп в паспорте обладает таким магическим действием?..

Впившись зубами в подушку, я попытался заснуть. Рядом тихо и мирно сопела Анжела. Такая близкая (с точки зрения расположения) и одновременно такая далекая. В голове проносились совершенно идиотские мысли: а что если прямо сейчас по-звериному наброситься на нее? Она же не сможет устоять! Она наверняка заведется и ответит наконец пылкими объятиями! Однако скептический голос глубоко внутри холодным ушатом выплескивал вполне логичные доводы: "Ты что, плохо ее знаешь? Ты что, не видишь, как она изменилась после свадьбы? Даже раньше подобные спонтанные реакции у нее ну никак не вызывали одобрения. А сейчас ты просто получишь подушкой по морде. Тебе оно надо - ругаться во вторую брачную ночь?"

Нельзя было не признать, что внутренний голос совершенно прав. Анжела и раньше-то не отличалась уж очень благосклонными реакциями на нестандартные романтические моменты, тем более связанные с интимной близостью, а уж после событий последних двух дней следовало вести себя как можно более осторожно.

Заснуть было трудновато, потому что в голову лезли всякие нехорошие мысли, а кроме того инстинкты терзали все тело, однако молодость и здоровье взяли свое, и я наконец заснул...

Во сне меня мучили всякие эротические переживания: обнаженные нимфы бегали по ослепительно белому песочку, сводя с ума своими бедрами, русалки плавали по морю, дразня высокими грудями и делая призывные жесты, красивые девушки раскинулись на ослепительно белом песочке, и каждая из них готова была принять меня в свои объятия. Вокруг играла божественная музыка, в недалеко расположенных кустах стонали от наслаждения, а я плыл по волнам теплого моря прямо в этот цветник разгоряченных женских тел. Мгновенье - и чьи-то руки начинают ласкать меня...

Правда, ласкали меня как-то странно. Тыкая кулаком в бок и что-то недовольно бормоча. "Какие-то странные нимфы", - подумал я, помотал головой, чтобы проснуться, и вдруг понял, что в бок меня пинает Анжела. Оказалось, что на скамейке рядом с нашим коттеджем устроилась какая-то компания, которая развлекает себя прослушиванием группы "Видеокидс". Причем компания не желает упустить ни децибела из этих идиотских завываний, поэтому врубила магнитофон на всю катушку.

Анжела твердо заявила, что я должен встать, выйти и набить всей этой компании морду, потому что они мешают ей спать. Спорить было сложно, потому что в ее словах был прямой резон, поэтому я кое-как оделся и пошел на улицу...

На скамейке сидела довольно внушительная компания, состоящая из ребят-грузин весьма сурового вида. За версту было понятно, что в случае каких-то конфликтов я не успею даже одному из них набить морду, потому что сам получу по полной программе. Однако отступать было некуда, ибо за спиной находилась разъяренная Анжела, поэтому я, помня о том, что нападение - лучшая защита, твердым шагом подошел к скамейке и сказал: "Мужики, эта музыка моей жене мешает спать". Что интересно, суровые горцы отреагировали довольно неожиданно: они заулыбались, замахали руками, начали друг другу говорить "Тс-с-с-с-с" и полностью вырубили магнитофон. Я слегка обалдел, потому что ожидал длительных и трудных переговоров, а проблема решилась так просто.

- Теперь жена заснет? - поинтересовался парень, который выключил магнитофон.

- Увы, - грустно сказал я.

- К ней пойдешь? - спросил другой.

- А что, - оживился я, - есть варианты?

- Варианты всегда есть, - сказал первый парень, полез куда-то под скамейку, достал оттуда бутылку с прозрачной жидкостью и стакан. - Выпьешь?

Я задумался.

- Выпьет, - сказал другой, заметив мои колебания. - Не такой человек, чтобы кровно обидеть.

Мне не хотелось кровно обижать этих симпатичных ребят. Тем более, что они так любезно сдались без боя и вырубили этот чертов магнитофон.

В бутылке оказалась настоящая чача. Чистая, как слеза, и крепкая, как мужское рукопожатие после первых ста грамм. После этого возвращаться к жене не было никакого смысла. Она наверняка устроила бы скандал по поводу того, что я ухитрился ночью где-то выпить. Кроме того, мне совершенно не хотелось возвращаться в духоту коттеджа, где меня все равно не ждало ничего интересного.

Поэтому я с грузинами отправился тусоваться по кемпингу. Мы пили чачу, сидели на скамейках и слушали "Видеокидс". Причем эти идиотские завывания мне нравились все больше и больше, поэтому когда какой-то мужик выскочил из близлежащего коттеджа и стал орать, что его жена не может заснуть, я чуть было с ним не подрался. Впрочем, мужику тоже налили чачи, и он тоже решил не возвращаться в свой коттедж...

Собрав по территории кемпинга штук пять мужиков (трое из них оказались молодоженами), мы пошли куролесить на берег. Там снова пили, жарили шашлык (грузины оказались очень запасливыми), разговаривали свои мужские разговоры и пришли к выводу о том, что все бабы, в общем-то, негодяйки. Однако эта поучительная беседа была прервана женой одного из мужиков, которая, как выяснилось, оббегала весь кемпинг, но все-таки нашла своего благоверного. Разъяренная тетка выдрала супругу здоровенный клок волос, не стесняясь зрителей вокруг, и пинками угнала его в супружескую постель.

После этого веселье как-то затихло, и народ стал расходиться. Я тихонько вернулся в коттедж, ожидая нахлобучки... Но Анжела мирно спала. Она не бегала по кемпингу и не искала своего мужа. Я тихо лег рядом, поворочался, вспоминая особенно удачные моменты сегодняшней гулянки, и тихо заснул. Так прошла вторая брачная ночь.

***

Следующий день встретил нас ярким солнцем, ласковым прибалтийским ветерком и раскачивающимися соснами. Все это создавало такой приятный и безмятежный настрой, что я и думать забыл о проблемах предыдущего дня, поэтому бодро вскочил, несмотря на почти бессонную ночь и принятую не так давно приличную дозу алкоголя, и даже начал что-то напевать себе под нос. Анжела при этом заметила, что пение по утрам ее раздражает. Меня как обухом по голове треснули. Вообще-то я довольно неплохо пою. Во всех компаниях мои сольные выступления под гитару пользовались неизменным успехом. Да и Анжела любила во время моего пения сидеть рядом и горделиво посматривать на окружающих девушек - мол, поглядите, как мой-то, как мой-то...

Поэтому я ей деликатно напомнил о том, что раньше мое пение ей как бы даже нравилось, но получил ответ, что пение под гитару в компании - это одно, а пение рано утром, когда у нее от него болит голова - это совсем другое. Ну не надо - так не надо. Я и заткнулся. Настроение, правда, слегка ухудшилось. Но быстро улучшилось, когда Анжела стала вылезать из-под одеяла - вся такая соблазнительная в кружевной ночной рубашке. Дело в том, что до этого я свою благоверную никогда не видел утром в кружевной ночной рубашке. Да и вообще утром ее почти никогда не видел. Потому что мы же вместе не жили, а любовью всегда занимались в совершенно экстремальных условиях: в машине, в лесу, на природе, в подъезде, на квартире у знакомых и так далее и тому подобное... А вот так, чтобы увидеть любимую в утреннем варианте, тепленькую со сна, в соблазнительной ночной рубашке...

Разумеется, я не выдержал и на нее набросился. Однако получил суровый отпор и решительное заявление, что никаких приставаний, пока не будет совершен утренний моцион. Против подобного замечания спорить было сложно, поэтому я быстро натянул штаны, схватил полотенце, пасту, зубную щетку и рванул к умывальнику, который находился неподалеку от нашего коттеджа...

Вернувшись, я застал Анжелу полностью одетой. Она держала в руке зеркальце и наводила макияж. На мои робкие намеки о том, что мне было обещано разрешить продолжить приставания, Анжела сказала, что теперь ей надо сделать утренний моцион. Против этого спорить тоже не приходилось. Она взяла умывальные принадлежности и ушла. Я, стянув брюки, быстренько залез в постель и стал ждать ее - уже не сонную, но умытую и все равно тепленькую...

Впрочем, Анжела вернулась совершенно холодненькой. Выглядела моя благоверная, конечно, потрясающе - она умылась, причесалась и подкрасилась, - однако в ее голубых глазах не было ни грамма желания. Она смотрела холодно и сурово, а во взгляде читалось недоумение - мол, что это ты тут разлегся? Честно говоря, мне уже было как-то совсем неудобно на что-либо намекать, поэтому пришлось встать, одеться и отправляться с Анжелой на завтрак...

Первая половина дня прошла так же, как и вчера. Мы отправились на пляж, где Анжела загорала и читала книгу, не удостаивая меня ни словом. Мой вопрос - почему ей не хочется со мной о чем-нибудь поговорить? - Анжелу очень сильно удивил. Она подняла брови домиком и сказала, что за предыдущие два года наших взаимоотношений мы настолько обо всем наговорились, что не понятно, что еще мы можем обсудить. "Давай обсудим этот отдых, - предложил я. - Ну или поговорим о сексе". Обсуждать отдых, ответила Анжела, пустое занятие. Надо просто отдыхать, как отдыхается. А о сексе она в данный момент разговаривать не желает. Она вообще не понимает, почему меня в этой жизни кроме секса ничего больше не волнует. На мое замечание, что раньше Анжела этим вопросом и сама интересовалась по полной программе, благоверная ответила, что раньше - это раньше, а сейчас - это сейчас. И если я думаю, что она кроме как о сексе ни о чем больше думать не может, то я ее точно с кем-то сильно перепутал. После этого сильного заявления Анжела закрыла нос кусочком газеты и стала читать книгу, а лицо ее снова стало каким-то некрасивым.

Вот странность! Она вообще-то была очень красивой девочкой. Ну, знаете, такая, что называется, породистая, с правильными чертами лица. В общем, вылитая фотомодель. Даже без макияжа она выглядела классно, а уж когда немного подкрашивалась и слегка завивала волосы - м-м-м-м... это было супер. Однако я много раз замечал, что как только Анжела начинала злиться - а во время нашего так называемого медового месяца она почему-то это делала почти постоянно, - она становилась на редкость некрасивой. Вроде, правильные лица злобное выражение на лице не должно сильно портить, - наоборот, надменные красотки выглядят еще более эффектно... Но тем не менее как только Анжела злилась, она сразу становилась чуть ли не уродливой. Впрочем, возможно, это мне просто так казалось.

Поскольку Анжела увлеченно читала и не обращала на меня ни малейшего внимания, я поднялся и отправился к воде прогуляться. Как оказалось, не напрасно, потому что на волейбольной площадке, располагавшейся у воды, как раз несколько человек собирались поиграть, и им не хватало участников. Я присоединился к игре и забыл обо всем на свете...

Впрочем, долго расслабляться мне не удалось. Примерно через полчаса у кромки поля возникла Анжела, которая осведомилась, намерен ли я развлекаться до вечера или же я все-таки соизволю обратить внимание на свою законную, между прочим, супругу. На вопрос, на черта я ей нужен, если она читает книгу, Анжела возмущенно заявила, что супруги должны быть вместе всегда - в радости и в болести, во время чтения книг и просмотра телевизора. Впрочем, сказала Анжела, бросив случайный взгляд на другую половину площадки и увидев там красавца прибалта с потрясающей атлетической фигурой, можешь и поиграть еще минут пятнадцать, а она тогда посидит здесь и посмотрит за моей игрой. С этими словами Анжела устроилась рядом с сеткой, сняла дурацкую кепочку, которой она защищала голову, скинула с плеч полотенце и приняла весьма соблазнительную позу нимфы на отдыхе.

Честно говоря, я сначала даже и не понял, что происходит, поэтому стал, как полный идиот, носиться по площадке, красиво прыгать, эффектно падать и старался выглядеть минимум как Сабонис, однако вдруг заметил, что взоры нимфы обращены вовсе не ко мне: Анжела не сводила глаз с атлета из противоположной команды, а на меня не обращала ни малейшего внимания.

И вот тут меня первый раз за всю историю наших взаимоотношений очень резко кольнула тупая игла ревности. Раньше я как-то не замечал, чтобы Анжела интересовалась другими мужчинами. Нет, конечно, ей, как почти всем девушкам, нравились какие-то актеры, музыканты и так далее, но понятное дело - этот интерес носил совершенно академический и абстрактный характер. В компаниях же именно я обычно находился в центре внимания, и ревновать приходилось не мне, а друзьям тех девушек, которые не сводили с меня восхищенных глаз. И вот сейчас я первый раз увидел, что Анжелу интересую не только я...

Самое обидное заключалось в том, что она еще и сидела в эдакой боевой позе: грациозная кошечка в бикини, открытая всем ветрам и взглядам. Со мной рядом она так не сидела. Она надевала дурацкую кепочку, прилепливала кусок газеты на нос - чтобы кожа не слезла, - а на плечи накидывала полотенце - мол, в августе уже прохладно. Но сейчас, вот удивительно, ей уже не было прохладно, кожа с носа не слезала, да и кепочка не была нужна.

Впрочем, Анжела довольно быстро заметила, что я засек эту ситуацию, поэтому небрежно потянулась, встала и прошла в самый конец нашей площадки. Там она уселась за нашими спинами, поэтому я уже не мог определить - смотрит она мне в затылок или же по-прежнему любуется красавцем атлетом. Но иллюзиями я себя не тешил - на черта ей мой затылок? Понятно, что Анжела наблюдала за атлетом.

Примерно минут через пятнадцать меня это все стало настолько раздражать, что я холодно распрощался со своими партнерами по волейболу и кивнул Анжеле, что пора уходить. Она не возражала, а просто встала и невозмутимо пошла за мной. Мы вернулись на наше "загоральное" место, и тут разыгралась безобразная семейная сцена.

- Ну, - саркастично спросил я, стараясь давить глухую злобу, - как тебе этот бугристый стероидный мальчик? Я думал, у тебя глаза лопнут на него глядеть.

Анжела невозмутимо натянула на голову свою дурацкую кепку, накинула на плечи полотенце, налепила на нос кусок газеты, села на подстилку и только после этого ответила, причем совершенно спокойным голосом:

- Во-первых - я смотрела на то, как ты играешь. Во-вторых - да, симпатичный мальчик. Я люблю спортивные фигуры.

- Моя фигура, - неприятным голосом осведомился я, - недостаточно спортивная?

Анжела презрительно пожала плечами. Я чуть не взбесился. Самое неприятное - это когда тебе в ответ презрительно пожимают плечами. Уж лучше бы сказала какую-нибудь гадость.

- То есть, - продолжил я этот идиотский разговор, - тебя не устраивает моя фигура? Может быть, мне лучше прямо сейчас уехать в Москву?

- Да успокойся ты, - лениво ответила Анжела. - Никто к твоей фигуре претензии не предъявляет. Какая есть - такая есть. Что выросло - то выросло. Я на этого парня посмотрела-то всего пару раз. Не понимаю, чего ты сразу концерт затеял.

- Пару раз? - заорал я. - Да ты на него пялилась всю игру!

- Не пялилась, а смотрела, - презрительно объяснила Анжела. - Как на произведение искусства. У парня на редкость шикарная фигура. Кстати, если ты будешь смотреть на скульптуру Венеры Милосской, мне тебе тоже надо скандал устраивать?

- Значит для тебя мужики - это произведение исскусства? - совсем пошел в разнос я, уже не соображая, что говорю и зачем.

- Не все, - холодно объяснила Анжела. - Вот ты, например, произведением искусства пока еще не являешься. Впрочем, если ты начнешь тренироваться...

У меня было такое ощущение, как будто кто-то изо всей силы треснул мне под дых. Анжела явно провела запрещенный болевой прием. Причем ответить на это было нечего. С одной стороны, у меня была вполне пристойная фигура, но с другой приходилось признать, что в ней не было ничего такого особенного: мышцы я не накачивал, спортом занимался время от времени, так что действительно - что выросло, то выросло. Но раньше Анжела никогда не предъявляла мне подобные претензии. Наоборот, она всегда говорила, что ей очень нравится моя спина. Со спины, говорила Анжела, я выглядел просто шикарно. Именно поэтому в школе Анжела года два сидела позади меня - любовалась на мою спину. И вот только сейчас выяснилось, что спиной все и исчерпывалось. Более ничего ей во мне не нравилось. Но крыть-то было нечем. У самой Анжелы фигура была отличная, так что привести какие-нибудь контраргументы я не мог. Поэтому мне ничего не оставалось, как молча лечь рядом на подстилку, повернуться к Анжеле когда-то нравящейся ей спиной и задуматься над тем, что делать дальше...

В голову лезли всякие идиотские мысли. От идеи встать, одеться и уехать в Москву, сохраняя на лице выражение оскорбленной невинности, до странного желания тут же пойти в качалку, нажраться стероидов и раскачаться до состояния этого мышцеватого парня. Что при этом думала Анжела - я не знал. Она снова углубилась в чтение, делая вид, что ничего такого особенного не случилось...

Где-то через час мы - почти в полном молчании - отправились обедать. За обедом обменивались только краткими и отрывистыми фразами. После обеда пришли в коттедж, и Анжела, ни слова не говоря, разделась и легла под одеяло. Я, сохраняя на лице выражение глубочайшей обиды, тоже разделся и лег на свою половину. Анжела примирительно взяла меня за руку, и после этого у нас был очень бурный секс. Я как бы мстил ей за унижение, а она как бы все-таки извинялась. Впрочем, ей не понравилось. Было похоже, что ей вообще все это перестало нравиться просто как класс, как процесс. Странно... Во время наших добрачных развлечений Анжела к сексу проявляла заметный интерес. В смысле, к сексу со мной. А сейчас как будто все обрубило. И я себя чувствовал полным идиотом. Это очень неприятное чувство, уверяю вас.

После всех этих пережитых волнений мы проспали, наверное, часа два. Анжела проснулась в неожиданно хорошем настроении и разговаривала со мной очень ласково. Я даже и забыл, что она так может. Правда, меня все время где-то внутри буравчиком точила предательская мысль, что она чувствует себя виноватой, раз ведет себя так ласково, а если чувствует себя виноватой - значит виновата и есть, однако я всякие дурацкие мысли постарался гнать подальше, потому что у нас все-таки был второй день медового месяца (точнее, медовой недели), а мне хотелось об этой поездке сохранить хорошие воспоминания.

Поскольку солнце было еще высоко, я предложил сходить на пляж и немного позагорать. Однако у Анжелы оказались другие планы. Она собиралась сходить в душ и вымыть голову перед нашим вечерним походом в город. Ну, в душ - так в душ, обрадовался я. Пойдем в душ - заодно и помоемся! Но Анжела мягко, но решительно отклонила мои притязания сходить с ней в душ, заявив, что мытье головы - занятие ответственное и всякого баловства не терпит. Поэтому мне было предложено отправляться на пляж и там дожидаться ее появления, скрашивая горечь ожидания полезным для здоровья прибалтийским предзакатным загаром.

Я спорить не стал. Отказ был сделан достаточно мягким тоном - мол, милый, не упрямься, - так что я без звука собрался и отправился на пляж. Анжела обещала появиться через полчасика. У нее процесс мытья и укладки головы занимал немалое время, потому что моя благоверная до сих пор носила длинные волосы.

На пляже было совсем немного народу. Неподалеку от нашего обычного места устроилась жена одного из тех мужиков, с которыми мы гуляли прошлой ночью. Мужа рядом видно не было, и я еще подумал, что муж, вероятно, ушел мыть голову. Ну или жена ему шею намылила, и он теперь, будучи наказанным, сидит в коттедже и грустит.

Разоблачившись, я лег на полотенце и стал обдумывать ситуацию. Честно говоря, я себя весьма неудобно чувствовал от того, что во время данного путешествия все время выступал как бы инициатором всяких сексуальных забав, причем основное неудобство заключалось в том, что все эти полезные для здоровья инициативы, как правило, отклонялись, что было для меня в диковинку. Вот мне и хотелось проанализировать причины подобного явления, чтобы понять, в ком из нас кроется корень проблем. Или это я превратился в сексуально озабоченного монстра, вызывающего своими наглыми приставаниями ужас у честной и порядочной девушки, или же моя дорогая Анжела как-то внезапно потеряла интерес к этому делу.

Однако, по здравому размышлению, выяснилось, что я все-таки сгущаю краски. Анжела, конечно, резко не менялась. Просто мы первый раз в жизни начали вместе проводить двадцать четыре часа в сутки. Ведь несмотря на то, что мы вместе были уже два года, она жила у своих родителей, я у своих, и хоть мы и виделись почти каждый день, все это не носило характер постоянных интимных встреч. Виделись-то мы каждый день, но, как правило, я ее просто встречал после института (она заканчивала учиться значительно позже меня), провожал домой, там мы ужинали, некоторое время слегка хулиганили на диване в ее комнате (слегка - потому что за стенкой ее родители смотрели телевизор), после чего я отправлялся домой. А оттягивались мы, как я уже говорил, или когда чьи-то родители уезжали на дачу, или когда на какой-нибудь из студенческих пьянок обнаруживалась отдельная комната...

Вот и получалось, что любовью мы занимались не чаще раза в неделю, а то и реже. А теперь я на нее набрасывался несколько раз в день и удивлялся, почему меня постоянно отвергают. Выходит, проблема была все-таки во мне. Но как ее решать - было не очень понятно. Я же набрасывался не просто так, а организм требовал. Одно дело, когда Анжела находилась у родителей или в институте - в данной ситуации я на этих вещах и не зацикливался, - но сейчас она постоянно была рядом в своей соблазнительной юбочке, в своем соблазнительном купальнике, состоящем, казалось, из одних только веревочек, в своей соблазнительной ночной рубашке - м-м-м-м-м...

Короче говоря, я так ни до чего и не додумался. С одной стороны, раз из моих поползновений положительную ответную реакцию вызывает одно из десяти - надо было как-то умерщвлять плоть или хотя бы сдерживать поползновения. С другой - как-то мне это все не очень нравилось. Уж если во время медового месяца возникают такие проблемы, то во что это превратится в дальнейшем? А я хорошо помнил одну знакомую семейную пару своих родителей, где жена обожала жаловаться, что муж к ней в прошлом месяце ночью пристал, требуя любви. Тетка с таким возмущением рассказывала, ничего и никого не стесняясь, что она изуродовалась на работе, приготовила ужин, намотала волосы на бигуди, а этот негодяй ночью потребовал секса, да и еще имел нахальство обидеться, когда она заявила, что секс у них был не далее как месяц назад, поэтому нефиг наглеть, - что я просто диву давался, как оно вот так вот все в жизни по-идиотски бывает. А теперь, думал я, эта перспективка передо мною светит с печальной предопределенностью, если, конечно, ничего не изменится...

Честно говоря, я так и не придумал, что делать. Сначала решил попробовать не проявлять своих желаний, пока она сама не захочет. Но затем подумал, что это в корне неправильно - негоже женщине самой приставать к мужчине (хотя я был бы очень и очень не против). Но опять получать холодные отказы, а потом кипятиться по полночи - тоже как-то не хотелось. Короче говоря, толком я ничего так и не придумал. Только зря мозги вскипятил. Но тут как раз появилась моя благоверная...

Уже издалека было понятно, что она чем-то сильно раздражена. Лицо ее было чернее тучи, а по пляжу она ступала таким решительным шагом, что будь это подмостки деревянной сцены, она неминуемо бы провалилась. Я поначалу было подумал, что это ее в душе кто-то разозлил - душ представлял собой отдельно стоящий барак с кабинками, где надо было купить билет и занять очередь, - но когда благоверная приблизилась, стало понятно, что дело не в душе. Потому что со мной она заговорила шипящим шепотом, что обычно свидетельствовало о крайней степени раздражения именно по отношению ко мне.

- Тебя ни на минуту нельзя одного оставить! - прошипела Анжела, глядя на меня с ненавистью. - Сразу обрастешь какими-нибудь бабами! - С этими словами она кивнула головой на девчонку, лежащую на полотенце метрах в трех от меня.

Честно говоря, я от неожиданности даже и не нашелся что сказать, настолько это все глупо звучало. Но Анжела, вероятно, моего ответа и не ждала. Она просто развернулась на 180 градусов и ушла прочь, ступая, как статуя Командора.

Вот это номер! Кто их поймет, этих благоверных? Это же надо было меня приревновать к тетке, которая находилась от меня в нескольких метрах, причем ничто не указывало, что я с ней хоть как-то общаюсь! Правда, приглядевшись, я заметил с другой стороны еще одну одинокую девушку, загорающую на подстилке, но она от меня находилась метрах в семи. С тем же успехом можно было меня слету приревновать ко всем дамам кемпинга. Да и вообще это все выглядело как-то странно. Анжела меня никогда ни к кому не ревновала. Она, не без некоторых на то оснований, считала себя самой симпатичной в любой компании, поэтому вспышками ревности не страдала. А тут еще и ни с того, ни с сего... Честно говоря, у меня появилась крамольная мысль все-таки познакомиться с девушкой, лежащей поблизости, чтобы на меня хоть не просто так наехали, но затем я подумал, что поведение Анжелы всегда не сильно предсказуемо - черт ее знает, может, она через две минуты остынет и вернется сюда, а если застанет меня беседующим с этой подругой, то тут уж точно не миновать Содома пополам с Гоморрой в тихую Варфоломеевскую ночь... Поэтому я просто молча собрался и отправился на поиски Анжелы.

Она нашлась в коттедже. Моя благоверная сидела у столика и слегка завивала волосы. Прогноз погоды ее настроения при первом взгляде выглядел неутешительно: грозы со льдом и снегом, самумы, торнадо и даже легкие землетрясения. Однако ситуацию надо было разруливать, поэтому я сам храбро пошел в атаку, поинтересовавшись, почему она несет какую-то чушь по поводу каких-то якобы относящихся ко мне девок, лежащих в ста километрах от меня... Похоже, что именно этого Анжела и ждала, тщательно раздувая в себе гнев, как самый настоящий берсеркер. Потому что после этого я получил такой - явно заранее продуманный - поток упреков и гнусных подозрений, что чуть было не был сметен этим могучим валом за дверь. Мне припомнили все: девушек-поклонниц, присутствующих на концертах нашего ансамбля, однокурсниц из института, которые подходили ко мне поздороваться во время тусовок в институтском дворце культуры, моих пассий из нашего класса, с которыми я общался всю учебу, не обращая ни малейшего внимания на Анжелу, давнюю подругу из пионерского лагеря Наташу, с которой я дружил до сих пор, подругу Анжелы Марину, с которой я чуть было не завел какие-то шашни, мою соседку по дому Леночку, с которой я периодически общался - ну, скажем так, по-соседски (кстати, эта претензия была вполне небезосновательной), моих молоденьких учениц, которым я одно время преподавал английский язык, подрабатывая, ну и так далее и тому подобное.

Честно говоря, я просто остолбенел. Такое ощущение, что Анжела копила все эти претензии два года и вот теперь нашла момент это все высказать. И неважно, что повод был совершенно идиотский, важно то, что в этих претензиях много чего было вполне оправданным. А я-то думал, что она ничего не замечает, ни на что не обращает внимания, и ей все по барабану. Оказывается, Анжела все видела, все замечала и все понимала! Так почему же ее прорвало только сейчас?

Впрочем, анализировать все это я начал чуть позже. Сначала у меня просто потемнело в глазах от этой явной несправедливости - ведь тетка на пляже ко мне не имела отношения, с Наташей я просто дружил, с ученицами и поклонницами шашни не заводил, однокурсницами вовсе не интересовался - они мне казались какими-то слишком маленькими и инфантильными... Правда, с Ленкой кое-какие шашни были, но это, во-первых, так, по-соседски, без всяких взаимных обязательств, а потом, все остальные претензии были ведь несправедливыми! Я взорвался, проорал что-то нечленораздельное, хлопнул дверью и ушел бродить по кемпингу в состоянии сильного раздражения.

Что делать в такой ситуации - было не понятно. С одной стороны, мне очень хотелось собраться и вернуться в Москву. Но это было невозможно по очень многим причинам. Во-первых, никто из родных меня не понял, если бы я вернулся из свадебного путешествия без жены. Во-вторых, в те годы билеты на поезда, особенно в летний сезон, покупались за 45 дней, и обменять их не было никакой возможности. Так что об отъезде не могло быть и речи. Но я также не понимал, как мы проживем оставшиеся несколько дней. В Москве я бы, в конце концов, хлопнул бы дверью и ушел. А здесь куда мне было деваться? Шляться с братьями-грузинами ночью по пляжу, ночуя в лодках? Это была не сильно заманчивая перспективка... Короче говоря, я погулял по кемпингу где-то с полчаса и вернулся в наш коттедж, так и не решив, как себя вести.

Анжела сидела на кровати и читала книгу. Когда я зашел в дверь, она подняла на меня холодные глаза и совершенно спокойно спросила, есть ли у меня какие-нибудь предложения по поводу ужина. Я, слегка офонарев от всей этой ситуации, сказал, что планировал ее сегодня вывести поужинать на местный юрмальский Бродвей - населенный пункт Майори, где была сосредоточена вся культурная жизнь. Анжела сказала, что с такой постановкой вопроса согласна, так что мне надлежит быстренько одеться для этого мероприятия, и будем отправляться, так как она очень хочет есть.

Я быстро оделся, и мы отправились на автобусе в Майори. По пути я все-таки выяснил, что явилось причиной сегодняшнего взрыва. Оказывается, Анжела, ожидая своей очереди в душе, схлестнулась с какой-то теткой. Что-то они там не поделили - то ли билеты, то ли очередность. Почему-то я с самого начала так и подумал, что виной всему какое-то происшествие в душе. Вот кто их поймет, этих женщин? Никто не поймет. Никто и никогда.

Зато в Майори мы приехали, находясь в самом задушевном расположении духа. Анжела, поскандалив с теткой в очереди и вызверившись на меня, чтобы жизнь медом не казалась, весь пар, что называется, выпустила и была мила, любезна и даже очаровательна. Тем более, что она основательно подготовилась к сегодняшнему вечеру - красиво уложила волосы, накрасилась и тщательно оделась, - так что моя благоверная выглядела так, что на нас посматривали почти все встречные, коих было немало. Вдвоем мы смотрелись весьма эффектно. Я, конечно, не был Аленом Делоном, но все равно выглядел очень и очень неплохо (что подтверждали все мои знакомые женского пола), так что мужики смотрели на Анжелу, тетки заглядывались на меня, и мы шли по местному "Бродвею" весьма довольные собой и друг другом.

Впрочем, состояние благодушия длилось недолго. Мы заняли очередь в какой-то кабачок - в те времена этих кабачков было очень мало, и чтобы попасть туда вечером, надо было стоять полчаса-час, - и Анжела, оставив меня дежурить, отправилась посмотреть расписание автобусов. Когда она ушла, парень с девушкой, стоящие передо мной, тоже решили куда-то отойти на несколько минут и предупредили, что скоро вернутся. Минут через десять вернулась Анжела, и мы стали решать, на каком именно автобусе поедем обратно, ведь вечером они ходили не так уж и часто, так что лучше было подгадать возвращение к конкретному времени. В этот момент возвращается эта пара и, кивнув мне, занимает свое законное место перед нами. Но не успел я открыть рот, как Анжела вдруг затевает с ними дикий скандал - мол, с какой это стати они встали впереди нас... Ребята настолько обалдели от этих криков-воплей, что даже не нашли что сказать. Они только слушали Анжелу, раскрыв рот, и было хорошо видно, как праздничное настроение у них улетучивается так же, как и у меня.

Я, конечно, попытался было успокоить свою благоверную и стал объяснять, что ребята здесь стояли и просто отошли - так же, кстати, как и она, - однако Анжела уже настолько разогналась, что обвинила их во всех смертных грехах, меня во всех смертных грехах и Юрмалу во всех смертных грехах. Я был виноват в том, что "поддержал обидчиков своей жены" (хотя ребята как раз не сказали ни слова), ребятам нефиг было отлучаться из очереди - мол, раз встали, значит надо стоять столбом (хотя Анжела сама гуляла где-то минут двадцать), а Юрмала провинилась тем, что на ее территории слишком мало кабаков, так что порядочным людям (к коим Анжела причисляла только себя) приходится долго стоять в очереди.

Когда скандал отгорел и Анжела наконец заглохла, я просто тихо сказал ребятам: "Извините". Больше мне сказать было нечего. Ребята в ответ кивнули, а в их глазах я прочитал плохо скрываемое сочувствие, которое, разумеется, мне было не сильно приятно видеть. Впрочем, подобное плохо скрываемое сочувствие я позже много раз наблюдал в глазах других людей после очередных концертов моей дражайшей женушки...

Минут через пять, когда я немного пришел в себя после этой очередной фигуры марлезонского балета, шепотом поинтересовался у Анжелы, какого черта она полезла не в свое дело и затеяла скандал на ровном месте? Она же в ответ заявила - правда, тоже шепотом, - что очень во мне разочарована. Мол, ее муж вместо того, чтобы поддержать жену, примкнул к ее "гонителям". Муж, сказала Анжела, должен всегда держать сторону жены. На мой вопрос, должен ли я держать сторону жены в том случае, если, например, ей вдруг вздумается подойти к постовому милиционеру, достать у него пистолет из кобуры и выстрелить мужику в ухо, - Анжела ответила, что ей не нравится, когда я из себя строю идиота. На том и договорились...

К счастью, дальше вечер пошел уже по спокойному сценарию. Мы столько наругались за этот день, что все лимиты, похоже, были исчерпаны не только у миролюбивого меня, но и у скандальной Анжелы. Ну да, моя благоверная была изрядной скандалисткой. Я это давно знал. Просто раньше она со мной не скандалила, предпочитая посторонних, а в новом семейном статусе, как выяснилось, я из категории неприкасаемых перешел в категорию еще как прикасаемых. Данный факт, конечно, было несколько печально осознавать, но с другой стороны, я понимал, что это все вполне закономерно.

Зато за ужином мы выпили вдвоем двести грамм коньячку, хорошо поели и оба пришли в благодушное настроение. Что интересно, мы даже нашли о чем поговорить, хотя и с этим в последнее время начались какие-то трудности. Анжела мне рассказала историю из студенческой жизни своего папы, я рассказал ей историю из уже взрослой жизни своего папы, однако когда я вдруг начал рассказывать какую-то историю уже из своей жизни, Анжела скривилась и заявила, что она это слышала уже минимум два раза, и мы чуть снова не поругались. К счастью, томная обстановка ужина при свечах сделала свое благотворное дело, и мы быстро помирились. А потом еще пришлось по всему Майори искать туалет, и это нас особенно сблизило...

Окончание вечера было довольно забавным. Вернувшись в кемпинг, мы долго сначала гуляли у моря, болтая обо всякой ерунде, а затем сели на лавочку и стали любоваться догорающим закатом. В процессе любования со мной случилась маленькая неприятность. Дело в том, что сразу после свадьбы у меня появилась довольно дурацкая привычка - снимать обручальное кольцо с пальца и играться им. Папа, первый раз увидев подобную забаву, сказал, что это довольно плохая примета, но я тогда на его слова не обратил ни малейшего внимания. А надо было обратить! Потому что данная привычка сыграла со мной суровую шутку. Мы вот так сидели на скамеечке, сидели, а потом я, игравшись с кольцом, взял да и уронил его в песок. На пляже. Ночью.

Сначала я даже и не понял, что произошло. Достал из кармана зажигалку и посветил. Не видно никакого кольца. Начал руками разгребать песок - и вдруг сообразил, что сейчас кольцо зароется так, что его не найти никогда. И тут я похолодел. Уж если играться кольцом, снимая его с пальца, - это довольно плохая примета, то потерять кольцо во время медового месяца - это уже просто ни в какие ворота не лезет!

Я думал, что Анжела меня просто убьет на месте. Возьмет и зароет в песок прямо рядом с кольцом. Однако она довольно спокойно заявила, что я доигрался, и что только такой человек, как ее "обожаемый" муженек мог додуматься играться кольцом ночью на пляже. С этими словами Анжела встала и с оскорбленным видом удалилась, не произнеся больше ни слова. А я остался на пляже искать кольцо. К счастью, минут через десять бесплодных поисков у меня сработала техническая смекалка. Я в кемпинге раздобыл небольшой лист фанеры, вернулся с ним к скамейке, поддел песок в том месте, где я уронил кольцо и... Расчет оказался правильным! Кольцо нашлось! У меня как будто камень с души свалился.

В наш коттедж я вернулся с победой, размахивая кольцом, предварительно плотно надетым на палец. Себе и Анжеле я дал страшную клятву больше кольцо с пальца никогда не снимать. Правда, нарушил я эту клятву на следующий же день, но это не имеет особого значения. Важно то, что я разыскал это чертово кольцо. А то страшно подумать, во что бы это все вылилось. Анжела, правда, сказала мне пару ласковых по поводу безалаберности, безответственности и еще нескольких терминов, начинающихся с "безо", но победителей не судят, поэтому скандалов уже не было. Меня даже снова допустили к телу, чего я вовсе не ожидал. И нам было на редкость хорошо - почти так, как до свадьбы. Вероятно, это коньяк повлиял. Я давно заметил, что после небольшой порции алкоголя Анжеле занятия сексом даже начинают доставлять удовольствие. Будь моя воля, я бы ее поил каждый день. Но она никогда алкоголем не увлекалась и что-то выпивала дай бог раз в месяц...

Впрочем, после волнений первых двух дней медового месяца дальше все более-менее стабилизировалось. Ну или я просто стал меньше все принимать к сердцу. Или же просто привык.

Типичный день медовых молодоженов выглядел так... Утром мы просыпались не слишком рано и долго препирались на тему, кто первый отправится совершать моцион. Собственно, отправляться можно было сразу двоим, потому что туалет и умывальник в этом кемпинге вмещал сразу роту солдат, однако по заведенной нами же традиции, пока один отправлялся на утренний моцион, второй тихо-мирно нежился в постели, а иногда даже засыпал. Обычно, конечно, это была Анжела, потому что препираться на тему очередности она только начинала нежным и ласковым спросонья голосом, а если же я по каким-то причинам отказывался вылезать из-под одеяла, в ее словах тут же звучал металл, и стоило мне протянуть хотя бы еще минут пять, раздавалась скрежещущая команда: "Бублик! (Вы помните, что она меня называла именно так, хотя я до сих пор не понимаю, почему.) Быстро умываться!"

Затем мы завтракали в местной столовой, после чего собирались и отправлялись на пляж. Это было самое нелюбимое мною времяпрепровождение. Потому что на пляже Анжела тут же углублялась в какую-то книжку, и я, валяясь рядом, просто с ума сходил от скуки. Можно было, конечно, поиграть в волейбол, однако я, после того самого не слишком удачного эксперимента, как-то не горел желанием присоединяться к играющим.

Почему Анжела отказывалась со мной общаться на пляже? А черт ее знает. Она это объясняла тем, что мы уже сто лет знакомы, давно обо всем переговорили, и ей просто неинтересно в сотый раз слушать мои байки и рассказы. На вопрос, почему мы не можем просто пообщаться на какие-либо темы, высказать друг другу собственное мнение и, например, поспорить, Анжела отвечала, что мое мнение по всем вопросам ей давно известно, причем в некоторых случаях оно ее сильно раздражает, так что в моих же интересах не делиться с ней своим мнением. Если тебе так драгоценно собственное мнение, заявляла Анжела, держи его при себе и никому не показывай.

Вам было бы обидно это слышать? Мне было обидно. Однако приходилось признать, что с какой-то стороны Анжела права. Потому что когда мы начинали высказывать друг другу свои соображения по каким-то насущным вопросам - будь то ситуация в мире, произведение искусства или психология отношений, - мы неминуемо ссорились. Меня возмущал апломб, с которым Анжела высказывала свое мнение, зачастую весьма и весьма спорное, а ей не сильно нравилось, что я с ней не всегда соглашаюсь. Вообще эту логику понять было довольно трудно. Сама Анжела по любым вопросам высказывалась, как правило, очень резко и категорично. Но если я пытался мягко возражать, то она это расценивала как попытку ее обидеть и унизить. Получалось, что я вообще не должен был иметь собственное мнение, а должен был всегда соглашаться с ней. Если же я пытался первым что-то высказать по интересующему меня предмету, Анжела тут же начинала спорить с пеной у рта, доказывая, что я не прав. Причем тут у меня было два варианта: или не соглашаться, и тогда мы ссорились, или соглашаться, автоматически отказываясь от своего мнения, потому что у Анжелы почти всегда было противоположное. Когда же то же самое пытался делать я - спорил с Анжелой, доказывая ей что-то свое, - она это воспринимала как личное оскорбление.

Впрочем, это все происходило и раньше, до медового месяца. Просто тогда меня это не тревожило, ведь мы не так много времени проводили вместе, и на споры отвлекаться нам совершенно не хотелось, а сейчас оказалось, что нам просто не о чем разговаривать: истории из своей жизни я ей давно пересказал почти все, а спорить у нас как-то не получалось. Так что мне оставалось в лучшем случае просто спокойно слушать, как Анжела высказывает свое категоричное суждение по каким-то вопросам, иногда про себя посмеиваясь, если неделю назад по тем же вопросам она изрекала нечто совершенно противоположное (была у нее и такая манера).

После скучного пляжа следовал обед и традиционная сиеста - послеобеденный сон. Именно этот период был отведен для всяких любовных, так сказать, "утех". У меня в голове сначала постоянно вертелась фраза из одного американского фильма, которая звучала как "Сладко перепихнуться после обеда", но потом я это выкинул из головы. Тем более, что все это было не сладко, а скучно и традиционно.

Похоже, что сразу после свадьбы Анжела совершенно изменила свое отношение к данному процессу. И дело тут не в том, насколько часто ей хотелось этим заниматься или насколько часто она соглашалась уступать моим домогательствам. Просто если раньше мне еще дозволялись хоть какие-то эксперименты, то во время медового месяца я себя чувствовал, как во время конвоирования из одной тюрьмы в другую: шаг влево, шаг вправо - считаются побегом и наказываются предупредительным изгнанием из супружеской постели.

Я не знаю, чем это было вызвано. Впрочем, раньше Анжела тоже не любила особенно экспериментировать, однако нам и так приходилось заниматься любовью в довольно экзотической обстановке, а это само собой было экспериментом. Сейчас же, когда можно было никуда не спешить, никто нам не мог помешать, да и находились мы в обычной двуспальной постели, а не в лесу, на даче, подъезде или телефонной будке, - Анжела почему-то очень неприязненно реагировала на мои любые робкие поползновения хоть как-то разнообразить наши интимные контакты. У меня было такое впечатление, что она себе написала какую-то памятку из серии "Молодой жене. Алгоритм сексуальных утех" и теперь ей следует неукоснительно - от пункта к пункту.

Настаивать я не мог. Во-первых, было неудобно - дело-то все-таки достаточно пикантное, - а во-вторых, один такой эксперимент закончился тем, что Анжела просто отвернулась к стене и отказалась продолжать, как она забавно выразилась, "вести со мной разговор в подобном тоне".

Причем я много раз пытался с ней поговорить на эту тему - без толку. Попытка завести подобный разговор вызывала ее явное раздражение, и она категорически отказывалась хоть что-нибудь обсуждать. Если тебе что-то не нравится, тут же заявляла Анжела, можешь со мной разводиться. Ответить на это, разумеется, было нечего. Оставалось только тихо грустить.

Вторая половина дня обычно проходила значительно веселее. После сиесты мы выбирались в какие-нибудь близлежащие города и поселки (ведь Юрмала представляет собой целую цепочку маленьких городков, расположенных на взморье), где гуляли или сидели в каких-нибудь уличных заведениях. Вот в такие минуты я потихоньку начинал понимать, что такое медовый месяц.

Обычно мы сидели в какой-нибудь уличной кафешке, ели мороженое и пили кофе, любуясь соснами и постепенно заходящим солнцем. Все это создавало очень спокойное и умиротворяющее настроение. Мы почти не разговаривали, но нам хорошо было вместе. Я смотрел на Анжелу, чье лицо в лучах заходящего солнца выглядело очень нежным и ласковым, и радовался тому, что у меня теперь есть жена, с которой мы создадим семью и, возможно, нарожаем детей, она же тоже посматривала на меня и, вероятно, испытывала нечто похожее. По крайней мере, мне хотелось думать, что она испытывала нечто похожее, ведь зачем-то она вышла за меня замуж, не так ли?

Потом мы медленно гуляли по морскому берегу, лениво о чем-то болтая или же вообще ни о чем не разговаривая. На самом деле молчать с Анжелой было намного приятнее, чем говорить. Когда мы вместе молчали, сразу казалось, что мы - одна семья, где каждый друг друга очень хорошо понимает. Потому что стоило только заговорить - увы, увы, сразу оказывалось, что со взаимопониманием у нас есть очень и очень большие проблемы.

Но во время вечерних прогулок я старался об этом не думать. Я вообще старался как можно меньше брать в голову, потому что даже самая элементарная логика тут же неоспоримо доказывала, что в нашей семейной жизни будут большие проблемы. А мне не хотелось думать о проблемах. Мне хотелось наслаждаться медовым месяцем. Потому что я считал - а так и оказалось, - что это единственный медовый месяц в моей жизни.

Закончилось наше свадебное путешествие тихо и прозаично. Неделя пролетела очень быстро, никаких особых потрясений у нас больше не было. Правда, я еще один раз попытался было ночью вырваться потусоваться с грузинами на пляже, однако Анжела невовремя проснулась, отправилась меня искать и, к сожалению, быстро нашла. В коттедже я получил пистон за то, что оставил жену одну ночью без всякого присмотра, повинился и был прощен с условием, что больше никогда. Поэтому больше я ночью никуда из коттеджа не выходил.

Последний вечер медового месяца почти не отличался от предыдущих. Мы съездили в Майори, сходили в кафешку, поужинали и выпили коньячку. Я неожиданно завел разговор о том, как мы будем жить дальше, и мы оба вдруг с удивлением обнаружили, что совершенно себе этого не представляем. Сошлись на том, что как заживется, так и будем жить. Вернемся в Москву, снимем квартиру, а дальше видно будет. На одном только сошлись сразу - дети нам сейчас совершенно ни к чему. Анжеле надо доучиться, мне надо доучиться... Так что ты, Алик, веди себя осторожно - сказали мы мне, и оба с этим согласились.

На следующий день мы тихо и спокойно собрали вещи, сдали коттедж и отправились в Ригу, откуда вечером уехали в Москву. Там нас без всякой помпы встретили мои родители и отвезли к себе домой (ведь перед свадьбой квартиру я снять так и не успел). Вот так началась наша семейная жизнь.

Вы спросите, о чем я думал после этого медового месяца? Оглядываясь на уже пройденный путь, ни о чем хорошем, в принципе, не думал. Медовый месяц показывает очень многое. Он демонстрирует, смогут ли люди жить нормально вместе или нет. Потому что даже если во время медового месяца начинают вылезать всякие противоречия, можно голову дать на отсечение, что очень скоро из этих маленьких побегов недопониманий и несовпадений вырастут здоровенные баобабы жутких проблем. Можно, конечно, сказать, что умные люди в дальнейшей жизни должны попытаться как-то сгладить эти противоречия, но практика показала, что все это имеет тенденцию к усилению, а не к сглаживанию.

Так что если в медовый месяц вас начнет раздражать привычка молодой жены во время занятий любовью красить ногти или смотреть телевизор, можете не сомневаться, что через пару месяцев вы или убьете жену, или разобьете пузырек с лаком о стенку, или выкинете телевизор в окно. Ну или вообще прекратите заниматься с женой любовью.

И дело не только в сексе как таковом. Все эта чертова совместная жизнь рождает такой комплекс проблем (я сейчас говорю исключительно о нашей паре), о которых никто из нас и не подозревал за те два года, во время которых мы просто встречались. Конечно, теоретически мы знали, что такие проблемы неминуемо должны возникнуть, но на практике оказались к этому не сильно подготовленными. Кроме того, никто из нас не хотел поступиться своими принципами и своими удобствами. Думаете, я во всем виню Анжелу - мол, она вся из себя такая стерва и зараза? Ничего подобного! Я прекрасно понимаю, что ее во мне тоже многое раздражало, что и рождало такое негативное отношение. Но я не желал не только что-то в себе исправлять - а зачем, пускай принимает меня таким, какой я есть, - но и даже анализировать, что же такое ей во мне не нравится. И она поступала точно так же.

Вот так и начала свое самостоятельное плавание эта "счастливая" семейка. Одна из сотен и тысяч семеек, проходящих по все тем же минным полям, усеянным граблями. Плохо только, что эти постоянно вздымающиеся грабли колотили не только по лбу, но и по всем другим частям тела. Причем как меня, так и ее. Все это было очень неприятно. Но такова жизнь, ничего не поделаешь. Сами на это пошли, никто нас, в общем-то, под дулом пистолета не заставлял.

[продолжение следует]